ОТБРОСЫ ОБЩЕСТВА

Гомерическое

Бессонница. Премьер. Тугие телеса.
Он в море погрузил себя до середины
И, вдохновляемый «Россиею Единой»,
С отчищенным горшком оттуда поднялся.
Проблема выбора решительно снята,
Сдала позиции компания медвежья.
Покуда наш Ахилл плывет вдоль побережья,
Оставленной страной рулит его пята.

Когда-то древний грек, кляня свою судьбу,
Оставил амфору на этом диком бреге.
Должно быть, там письмо российскому коллеге –
Такому же, как он, галерному рабу.
Четыре слова там: «Братан, беги с галер!» –
Но древней мудрости не внял российский лидер.
Когда бы хоть на миг Гомер его увидел –
Вторично бы ослеп восторженный Гомер.

Что к этой амфоре, Отечество, скажи,
Ты так цепляешься, почти до глаз горящих?
Подумать, амфора! Когда бы не ныряльщик –
Что Фанагорья вам, российские мужи!
Но если он достал горшок с морского дна,
Он нам достанет нефть, и мундиаль, и саммит,
А за двенадцать лет он всех нас так достанет,
Что Фанагория укроет нас одна.

Торжественно воздев таинственный сосуд,
Он лезет из воды – ходячий гимн здоровью,–
И члены партии, витийствуя, сосут
И с громким чавканьем нисходят к поголовью.

Романс полиционера

Не искушай себя без нужды.
Не слушай рок, забудь брейк-данс.
Взамен российские спецслужбы
Рекомендуют нам романс.

Пекин, Париж, Тбилиси, Киев –
Такого не было нигде.
Так может только Нургалиев –
Глава родного МВД.

Допустим, некто взял привычку
Вскрывать замки – но между тем
Он с плачем выбросит отмычку
При первых тактах «Хризантем».

Иной беспримесный охальник
Или законченный дебил
Из жертвы вытащит паяльник,
Коль та споет «Я вас любил».

Любой насильник бабу бросит
Одну на смятой простыне,
Услышав, как приемник просит
«Не пой, красавица, при мне».

Я верю, даже педофилы,
Что расплодились не шутя,
Внезапно станут очень милы,
Услышав «Спи, усни, дитя!»

И вор без долгих конферансов
Почует покаянья жар,
Услышав пение финансов:
Романсы – их любимый жанр.

Не искушай себя без нужды,
Главой задумчиво тряся –
Мол, Нургалиев, почему ж ты
Культурой плотно занялся?

На свете нет таких идиллий.
Повсюду форменный содом.
Там Тимошенко посадили,
А тут Мубарак под судом;

На всех торгах – паденье курсов,
Стенает Сирия-изгой...
И лишь у нас проблема вкусов
Опять важней любой другой.

Страна, где может о романсе
Вещать верховный полицай, –
Она, конечно, как бы в трансе,
Но ты ее не порицай.

У нас такие расстоянья,
Что правом нас не удержать.
Тут два дежурных состоянья:
Романсы петь – иль всех сажать.

С повадкой гордого джедая
Он мог бы гнобить отчий край,
Дела всечасно возбуждая...
Не возбуждай! Не возбуждай!

Пока верховные альянсы
Гребут последнее бабло –
Ей-Богу, лучше петь романсы
О том, что раньше все былО.

Баллада об удодах

У меня потерялась одежда –
Унесли среди белого дня.
Вместе с ней потерялась надежда,
Что на волю отпустят меня.
Нас судили когда-то за бабки,
Что сравнимы с бюджетом страны,
А теперь меня судят за тапки
И пропавшие с ними штаны.
Репутация очень плохая,
Обвиненье – хоть в карцер пихай:
Я не так полюбил вертухая,
Как меня полюбил вертухай.

Тапочки, тапочки,
Тапочки мои!
Жить семье без папочки,
Папе – без семьи!

Да вдобавок безвестный источник
Неуверенно слил наконец,
Что опять полномочий бессрочных
Домогается альфа-самец.
Это значит, с грядущего года
Наша Русь – полноправный изгой:
Нанодимина наносвобода
Накрывается нанозвездой.
Он держался в законных пределах,
Но теперь назревает скандал,
Потому что он в тапочках белых
Инновации ваши видал!

Тапочки, тапочки!
Как Наполеон,
Всех в одной охапочке
В тапках видел он!

Вот и вся твоя оттепель, отрок,
Либеральных реформ господин.
Все дела твоих пальчиков мокрых
Умещаются в тапок один.
Ты лукаво признался во вторник,
Приподнявши губы уголок, –
Что карьеру ты начал как дворник,
И боюсь, это твой потолок.
Все иллюзии наши обрушить –
Невеликий, как видите, труд.
Будем прежние «Валенки» слушать –
Если только и их не сопрут!

Шизорванка

В сети полно видеороликов –
От них тинейджеры торчат:
Там девушки с глазами кроликов
«Порву за Путина!» кричат.

И каждый вечер в час назначенный
Под крик подвыпивших путан
Атласный лифчик расхераченный,
Как пара чепчиков, летал.

Алло, студентка с глоткой громкою,
Как незавиден твой удел!
Тебя я видел Незнакомкою --
И разорванкою узрел.

Еще вчера в шелка закутана –
Ты дерзко обнажаешь грудь.
Чего и сделать-то за Путина,
Как не порвать кого-нибудь?

Звучит воинственная музыка,
Сплошным «ура!» разорван рот,
Весь двор заполнен рыком Тузика,
Который страстно грелку рвет.

Медведев с гибкостью шпицрутена,
Пугая дойчландский народ,
Ангелу Меркель рвет за Путина,
А та у них «Квадригу» рвет.

Поверив спущенному паттерну,
Боясь прогневать небеса,
Артист Машков подался в партию
И рвет на теле волоса.

Вадим Самойлов в виде пуделя
Артема Т. порвал за двух,
В. Соловьев орет за Путина –
Но что он рвет, не скажешь вслух.

А вон алкаш: запутан путь его.
В наколке «Не забуду мать»,
И рвет его, но рвет за Путина –
За что еще тут может рвать?

Гляжу на сумрачного овоща,
Окно угрюмо растворив.
Ты право, пьяное чудовище.
Каков герой – таков порыв.

Не надо грязи

Ну что, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ!
Тебя пытался отскрести я,
Но кто ж такую отскребет?

Ты мне досталась не принцессой:
Полуразъятая страна,
Битком набита грязной прессой
И грязных выборов полна.

А сколько было грязных денег,
Гусинских, Господи прости!
И вот я взял чекистский веник
И принялся тебя мести.

Для упрежденья звучно гаркнув,
Я поднял Родину с колен.
Я выгнал грязных олигархов
И чистых вырастил взамен.

Я прессу заново отстроил,
Как тут водилось искони.
Я бабки грязные присвоил –
И стали чистыми они!

И ничего же не пропало,
И недовольства гул затих,
И грязных выборов не стало.
Не стало вовсе никаких.

Но грянул кризис несуразный
Системы штатовской жилой,
И вновь Россия стала разной,
И значит, грязной, Боже мой!

На этом диком, плоском блюде –
Как хочешь, так им и владей, –
Внезапно проступили люди.
Как чисто было без людей!

И выбор к будущему лету,
К восторгу лохов и растяп,
Пусть не из двух – из двух-то нету, –
Но из полутора хотя б!

Прощай, живучая зараза.
И я не тот, и ты не та.
Быть может, за хребтом Кавказа
Теперь возможна чистота?

Там чище всяких мойдодыров
Отмыл проблемный регион
Мой верный ставленник Кадыров –
Но кто там я, когда там он?

Уйду, непонят и не признан,
С угрюмым видом пацана.
Прощай, немытая Отчизна,
Неисправимая страна.

Селигерище

Жил да был крокодил,
Гопотой руководил,
С активистками блудил,
Россиянам говорил:
– Приводите ко мне своих детушек!
Я из них крокодильчиков сделаю!

Им, рептилиям, везде теперь идиллия,
В Селигере стала ферма крокодилия,
Управляют ими правильные гномики,
Соблазняют высшей школой экономики,
Разрешают, как особенно доверенным,
Подтираться исключительно Пелевиным,
А за циника,
Подрабинека,
Добавляют на десерт
По два финика,
А тот, кто с врагом наиболее груб,
Вождем крокодилов целуется в пуп,
И верховный сурок –
Самый страшный зверек –
Их зовет уважительно нашими!

А кто скажет чего-нибудь дерзкое
Про камлание их селигерское –
Тем судиться приходится с нашими,
А в окно им кидают какашами.
От «МК» до Андрея Васильева –
Всем досталось говна крокодильего!

Но тут раздался громкий свист.
Ворвался Кашин-журналист.
«Уйди, рептилия! Не смей
Калечить маленьких детей!

Испугалась зеленая гадина,
Как Обама при виде Бен Ладена.
Закричало чудовище мерзкое
На отродье свое селигерское:
– Пусть будет этот Кашин
Жестоко изукрашен,
Поскольку он враг пресмыкающихся!

И побили отважного Кашина,
Все лицо его было расквашено,
Даже главный сказал:
– Это полный скандал!
Так нельзя поступать с журналистами!
О законе радея,
Мы поймаем злодея,
Отругаем его и отшлепаем.

Закричал крокодил:
– Я туда не ходил!
У меня стопроцентное алиби!
У меня документ,
Что на этот момент
Я жевал совершенно не Кашина!
Подтвердите, друзья:
Если б ел его я,
Он уже никогда б не очухался!

...В здании мертвенно-розовом
Пафосный суд проходил.
Кашина судят с Морозовым.
Их обвинил крокодил.

Но сотрясся эфир,
И напуганный мир
Потрясен небывалой сенсацией!
Сообщенье несут,
Что в Хамовниках суд
Отклоняет претензии к Кашину.
Проиграл крокодил,
Журналист победил,
И судья принимает решение,
Что зубами владеть
Может только медведь,
И детей соблазнять – соответственно.

Рада, рада детвора,
Все танцуют до утра:
Шакалы поднимают бокалы,
Бараны стучат в барабаны,
Кобра хихикает добро,
Веселый клоп поет «Гоп-стоп»,
Веселый глист танцует твист,
Скорпионы, акулы, тарантулы
Тоже блещут своими талантами,
А медведь-весельчак
Разбуянился так,
Что «Парнас» проглотил не поморщившись.

Ананасы в червях

Это было в столице, в незабвенном десятом:
Не желая худого и душой не кривя,
На кремлевском приеме, на тарелке с салатом,
Губернатор Зеленин обнаружил червя.

В окруженье элитном, в антураже пацанском –
Слева стерлядь живая, справа Путин живой,
Губернаторы в черном, ананасы в шампанском,
Заливное с мигалкой – и червяк дождевой!

Это значит, играя на общественном нерве,
Как российские барды – на гитарной струне,
Что в живом организме не заводятся черви,
Губернатор Зеленин намекает стране!

Не потерпит такого никакая свобода.
Распрощайся с элитой, а потом и твори!
В общем, это сравненье осмысляли полгода,
А потом остроумца попросили с Твери.

Встрепенулась Россия, опустевшая летом:
От лужковского краха оклемались едва!
Может быть, губернатор провинился не в этом?
Может, Тверь обнищала и не любит ЕдРа?

Что ЕдРисты тверские провалились нещадно –
Так ЕдРа ведь не любит и его господин,
А когда б увольняли, у кого обнищало, --
То боюсь, что Кадыров не сменился б один.

Губернатор бы спасся – и поднялся бы, кстати,
Хоть и так в девяностых оторвался сполна, --
Если б пару медведей обнаружил в салате.
Иль в салате – медведя, а в компоте – слона.

Он мечтал развернуться, чтобы все офигели:
Дискотека в Рублевке, барбекю до зари,
Ананасы в водяре, русский бум в Куршевеле,
Бологое в нирване, модернисты в Твери!

Но не вышло красиво. Развели по понятьям.
Не парить брюхоногим с летуном наравне.
Куршевель – в Куршевеле, паразиты – в салате,
И в Твери – Шевелевы, а Зеленин – вовне.